i am the video word made flesh
(but still, i'll never get used to this)
В моих венах горит отчаяние - разрушительная, опустошающая любовь к жизни. Веки обжигают глаза, и я теряю равновесие.
Краем глаза, где-то сверху я вижу что-то мокрое и белое из приоткрытой двери в ванную комнату. Побледневшие ноги свисают с края ванной, с них капает вода. Я боюсь посмотреть выше, поэтому я вижу только пальцы, не достающие до пола. Скоро пол затопит, и я увижу, как вода станет розовой. Представляя это, я чувствую, как на меня накатывает приступ тошноты, и а закрываю дверь ногой, вытягиваясь на полу.
Какое-то время я ничего не слышу, кроме болезненного звона в ушах, который постепенно сменяется нормальной, обыденной тишиной. Тишина становится не звуком, но ощущением - она обволакивает всё, кроме моей правой руки. Правая рука отвратительно болит, каждый её сустав ноет, плечо жужжит - отдача была неожиданной и такой же неприятной, как и сам звук выстрела.
Я лежу в красном пятне света настенного светильника, упираясь плечом в дверь номера, и ничего не вижу за этим пятном, кроме мутных окон и очертаний кровати. Меня занимает единственная мысль. Можно сказать, она являет собою всё моё существо на данный момент.
Пусть меня так и найдут. Пусть меня так и найдут. В затопленном номере, с остекленевшим взглядом. Поразятся этой странной картине, с ужасом и осуждением скривятся.
Лёжа, я придаюсь мыслям о том, как меня найдут, грубо поставят на ноги и уволокут отсюда в темноту корридора и на улицу, оскорбляя меня и с отвращениям спрашивая меня, понимаю ли я, что я сделал. Это настолько нормально, настолько привычно, что это не может не приводить меня в восторг.
Но я начинаю замечать странные изменения в комнате: двери в ванную больше нет. Кафель красный, а прекрасные белые ножки беззаботно болтаются в воздухе. В течение моих спокойных мыслей врезается истерическая, хихикающая: "Болтать ногами в воздухе - плохая примета! Кто-нибудь из родных умрёт!"
господи, как же мне стало страшно.
Я мгновенно вскакиваю на ноги - голова, естественно, начинает кружиться, а дыхание сбивается. Темнота теперь густая и агрессивная, а красное пятно ослепляет. Я роюсь по карманам брюк, пытаясь стоять прямо - на пол валятся клочки бумаги, кусок нитки, фольга и почерневшая пыль. Появляется квадратный блестящий кусочек упаковки от таблеток.
- Запить бы чем... Нечем запить, - громко и спокойно говорю я себе вслух, разжёвывая таблетку.
Дверь снова оказывается на месте, а номер перестаёт дрожать. Я продолжаю говорить в темноту, отпугвая её.
- Надо что-то придумать, - и потом, более радостно, более уверенно, - Надо выбираться отсюда!
Последняя фраза звучит настолько по-идиотски киношной, что я невольно издаю смешок. Ко мне постепенно возвращается моя жизнь, моя личность, псотепенно нарастает обратно, вокруг моего страха. Наконец-то я начинаю замечать незначительные нормальные вещи - например, то, что у меня испачкана штанина, и я весь какой-то осунувшийся и взмыленный.
Я выхожу из номера, звякнув ключами, в холодный корридор. Темно, но на полу тянется светлая цепочка лампочек, как на площадях ночью. Я иду по ним, и понимаю, что, наверное, не доживу до первого этажа.
В моих венах горит отчаяние - разрушительная, опустошающая любовь к жизни. Веки обжигают глаза, и я теряю равновесие.
Краем глаза, где-то сверху я вижу что-то мокрое и белое из приоткрытой двери в ванную комнату. Побледневшие ноги свисают с края ванной, с них капает вода. Я боюсь посмотреть выше, поэтому я вижу только пальцы, не достающие до пола. Скоро пол затопит, и я увижу, как вода станет розовой. Представляя это, я чувствую, как на меня накатывает приступ тошноты, и а закрываю дверь ногой, вытягиваясь на полу.
Какое-то время я ничего не слышу, кроме болезненного звона в ушах, который постепенно сменяется нормальной, обыденной тишиной. Тишина становится не звуком, но ощущением - она обволакивает всё, кроме моей правой руки. Правая рука отвратительно болит, каждый её сустав ноет, плечо жужжит - отдача была неожиданной и такой же неприятной, как и сам звук выстрела.
Я лежу в красном пятне света настенного светильника, упираясь плечом в дверь номера, и ничего не вижу за этим пятном, кроме мутных окон и очертаний кровати. Меня занимает единственная мысль. Можно сказать, она являет собою всё моё существо на данный момент.
Пусть меня так и найдут. Пусть меня так и найдут. В затопленном номере, с остекленевшим взглядом. Поразятся этой странной картине, с ужасом и осуждением скривятся.
Лёжа, я придаюсь мыслям о том, как меня найдут, грубо поставят на ноги и уволокут отсюда в темноту корридора и на улицу, оскорбляя меня и с отвращениям спрашивая меня, понимаю ли я, что я сделал. Это настолько нормально, настолько привычно, что это не может не приводить меня в восторг.
Но я начинаю замечать странные изменения в комнате: двери в ванную больше нет. Кафель красный, а прекрасные белые ножки беззаботно болтаются в воздухе. В течение моих спокойных мыслей врезается истерическая, хихикающая: "Болтать ногами в воздухе - плохая примета! Кто-нибудь из родных умрёт!"
господи, как же мне стало страшно.
Я мгновенно вскакиваю на ноги - голова, естественно, начинает кружиться, а дыхание сбивается. Темнота теперь густая и агрессивная, а красное пятно ослепляет. Я роюсь по карманам брюк, пытаясь стоять прямо - на пол валятся клочки бумаги, кусок нитки, фольга и почерневшая пыль. Появляется квадратный блестящий кусочек упаковки от таблеток.
- Запить бы чем... Нечем запить, - громко и спокойно говорю я себе вслух, разжёвывая таблетку.
Дверь снова оказывается на месте, а номер перестаёт дрожать. Я продолжаю говорить в темноту, отпугвая её.
- Надо что-то придумать, - и потом, более радостно, более уверенно, - Надо выбираться отсюда!
Последняя фраза звучит настолько по-идиотски киношной, что я невольно издаю смешок. Ко мне постепенно возвращается моя жизнь, моя личность, псотепенно нарастает обратно, вокруг моего страха. Наконец-то я начинаю замечать незначительные нормальные вещи - например, то, что у меня испачкана штанина, и я весь какой-то осунувшийся и взмыленный.
Я выхожу из номера, звякнув ключами, в холодный корридор. Темно, но на полу тянется светлая цепочка лампочек, как на площадях ночью. Я иду по ним, и понимаю, что, наверное, не доживу до первого этажа.