- И с чего, по-вашему, мне начать? - спрашиваю я у моложавого мужчины средних лет, сидящего напротив моей постели. Я стараюсь изо всех сил быть предельно вежливым, чтобы в моём голосе не прозвучала насмешка - даже сейчас, в моём нынешнем положении, моя привычка хамить врачам никуда не делась. Началось это со школьных психотерапевтов-практикантов, которые были полны решимости изменить мир к лучшему, начиная с трудных подростков. Вот и сейчас я видел перед собой человека из той же породы - с флёром успешности вокруг него, с растиражированным пониманием в глазах, скрытыми за очками в дорогой оправе, и модным костюмом под белым халатом. Он явно не собирался менять мир в его возрасте, но судя по его лицу, он совершенно точно собирается написать несколько книг со своей фотографией и на обложках, с названиями вроде "Как добиться успеха?", "Семь способов быть счастливым", "Неполная семья - это не приговор!". Даже не знаю, от кого меня тошнило больше - от заспанных, усталых, озлобленных медсестёр, которые даже и не старались скрыть своё безразличие, или от таких вестников духовного прогресса.
- Грегор… - начал он, ожидающе заглядывая мне прямо в глаза, отчего отчего моя постоянная тошнота усилилась. Они все правда думают, что меня можно застать врасплох, заставить открыться им, если они назовут меня по имени. "Я тоже читал методичку и знаю, как надо устанавливать эмоциональный контакт с пациентом" - вот что это напоминает. Я отвожу глаза и сползаю под одеяло.
- Грегор, я понимаю, что себе сейчас тяжело, и я здесь чтобы помочь тебе, - сказал он, нервно поправляя очки. Он взглянул на меня и осёкся: - О нет, то есть, я имел в виду, я вряд ли могу понять, что ты сейчас чувствуешь, но ты можешь мне в этом помочь. Расскажи мне о том, что случилось. Не держи это в себе.
Я вижу, и он видит, как мои белые, как лист бумаги, руки, вцепились в простыню. Под моими ладонями она совершенно мокрая и скомканная. И я знаю, что моё лицо тоже блестит от холодного лихорадочного пота. Я совсем не нервничаю, просто меня тошнит. И мне больно.
читать дальше- Я уже говорил. Он правда со мной разговаривал, - бормочу себе под нос дрожащим от обиды голосом. Говорю и понимаю - чёрт, я уже и сам себе не верю. Не верил с самого начала. Если бы верил, не злился бы так.
Врач снимает очки и устало потирает переносицу, покрасневшие от усталости глаза. Вдруг, на долю секунды, меня посещает невыносимая мысль - чёрт, а ведь он, как и они, _в целом хороший_ человек, который не сделал мне ничего плохого. Более того, он сейчас сидит и наверняка сокрушается от того, что ему достался очередной трудный подросток, который упивается своей тревогой и горем, и не желает помогать даже себе самому, что уж тут говорить о других. В который раз за ночь, на глаза наворачиваются истеричные, девчачьи слёзы.
- И я тебе верю, - ну конечно, а что он ещё мог сказать, - Но послушай, почему ты готов отказаться от своей жизни, если ты увидел, как закончилась чужая? Это свойство человеческого организма - примерять на себя чужую смерть. Именно это, друг мой, есть сострадание. Я вижу, что у тебя чуткое сердце, и ты глубоко переживаешь смерть своего одноклассника… - и здесь он портит искренность момента, дёшево улыбаясь и произнося, наверное, самую заезженную фразу за сегодняшнюю ночь, - Мы должны продолжать жить, во что бы то ни стало, у нас больше ничего нет.
Я не выдерживаю, сколько бы не сжимал зубы и впивался ногтями в накрахмаленную ткань, всё равно не выдерживаю. По поим липким от пота щекам катятся крупные, мерзкие слёзы, из горла вырываются, пожалуй, самые жалкие и отвратительные булькающие звуки, которые мне доводилось изрыгать из себя за всю жизнь. Даже в детстве я, кажется, плакал с большим достоинством.
Я плачу не потому, что тот растрогал меня своей маленькой тирадой. Ещё неделю назад я бы сказал то же самое. Просто ко мне возвращаются те же эмоции, что я ощутил восемь часов назад, вполне осязаемые и настоящие.
Восемь часов назад я шёл по подземному переходу.
Я с досадой думал о том, что на мне было надето, особенно тревожили меня мои серые джинсы. Я остро осознавал, что эти серые джинсы совершенно не совпадали с моим мироощущением на тот момент моей жизни - пройдясь по улице, и безуспешно ловя взгляды проходящих мимо девушек, я понял, что сегодня у меня было настроение для напульсников и чуть более узких, разодранных в магазине джинс. Эти мысли кружились в танце с мыслями другого рода - с полными отстранённого сострадания к моей стране, к моим сверстникам, закрытым и глухим людям, которые ещё не стали личностями.
Мимо меня проплывали одинаковые в своей разнообразные бледные лица, и на секунду в мой мир вторглась сногсшибательно красивая дешёвка, модельной походкой проплывшая мимо меня.
Я как сейчас помню, как я отвлекаюсь от своего душевного крестового похода, и мой разум одновременно атакует неприязнь и вожделение - два чувства, преследующие меня, когда я вижу действительно красивых женщин. Неприязнь - потому, что девушки, родившиеся с таким лицом, никогда, ничего и никого не добивались в этой жизни, к ним все и всё плыло навстречу, включая мальчишек, вроде меня. Проходя мимо неё, я невольно иду чуть медленнее, и сбиваюсь с шага, и… да, поскальзываюсь на отполированном каменном полу подземки.
Она улыбнулась, даже не взглянув на меня, продефилировав мимо. Пожалуй, в жизни каждой девушки обязательно должен быть такой эпизод, верно? Так что, пожалуй, я оказал ей неоценимую услугу.
Когда я дошёл до платформы, моё лицо горело от злости и смущения, и я обиженно озирался вокруг в поисках какого-нибудь ни в чём не подозревающего маленького и невзрачного человека, о котором можно было бы подумать плохо. Незаметно для меня, платформа начала наполняться людьми, причём это было столь странно, словно люди не столько приходили, сколько появлялись из ниоткуда. Скоро гудящая тёмная толпа людей заполонила платформу, на которой даже не слышно намёка на шум поезда, только тихий писк из динамиков.
Я находил всё сложнее и сложнее держать дистанцию, необходимую для комфортного "personal bubble". Скоро я уже соприкасался плечами с какими-то непонятными ребятами, стопившимися на краю платформы. Толпа напоминала мне тревожный, живой организм, колышашуюся актинию на дне океана - такую же слепую и беспокойную, состоящую из одних конечностей. Мне захотелось поскорее покинуть это место, словно я был маленькой рыбёшкой в сетях, у которой ещё была возможность вывернуться через маленькую дырку в сети.
Чёрт. Сердце пошаливает. Я услышал его стук у себя в горле. И в тот же момент я краем глаза заметил что-то странное. Знакомое. Я повернул голову.
В нескольких метрах от меня, через довольно плохую стенку других людей, на меня внимательно смотрел молоденький, щуплый парень. У него глаза были немного навыкате, так что мне довольно быстро стало не по себе. И тем не менее, я его узнал.
Уоррен, из параллельного класса. Причем, я даже не знал, фамилия ли это, или имя - Уоррен. Просто я пару раз слышал, как его окликали мои друзья. Он был одним из тех, с кем я бы легко подружился, если захотел… и заработал бы себе, тем самым, смущённого, занудного знакомого, постоянно следовавшего за тобой по пятам. "Странный мальчик" - вот два слово, в которые идеально вписывалось всё его существо. Он был выше большинства парней из нашей школы, и всегда ходил с совершенно растерянным видом, словно каждый день приходил туда, как в первый раз. Я узнавал его по странным ярким футболкам с принтами групп, совершенно мне неизвестных и неинтересных, и тревожно скрещёнными на груди руками. И почти всегда он выглядел совершенно потерянным и взьерошенным. Если задуматься, я никогда на видел, как он говорил вслух, однако я отчётливо помню, как он иногда улыбался - одними губами, по-детски неуклюже и искренне. Да, иногда мне и правда казалось, что мы могли бы подружиться, подмою что я видел в нём устаревшее отражение себя. Однако кому нужно то, через что он уже успел пройти?
Но один эпизод врезался мне в память: я помню, как я как-то шёл по коридорам, в моих руках были тяжеленные стопки принтерной бумаги. И вот он, сидящий на скамейке, крепко сжимающей какую-то книгу в бумажной обложке, плачущий, причём плачущий навзрыд - так не каждый бы ребёнок бы смог. Я невольно замедлил, буквально на секунду, чтобы увидеть нечто странное - сквозь эти слёзы, я слышал… смех. Смех такой жуткий и искренний, что моё сердце упёрлось мне куда-то в челюсть. И чего я совсем не ожидал, так это того, что он резко поднимет голову и посмотрит на меня совершенно ясными, серьёзными глазами…
...Как сейчас. Вернее, как тогда - семь с половиной часов назад.
Я не знал, что стоило делать в подобных ситуациях. Закричать "Привет!" на всю толпу? Улыбнуться, как идиот? Или же просто дать понять взглядом "я узнал тебя, а теперь давай сделаем вид, что мы друг друга не видим"? Я едва заметно кивнул его, чего он, очевидно, в толпе не заметил, судя по тому, как он остался неподвижно стоять, продолжая буравить меня своим безумным взглядом светлых глаз.
Людей становилось всё больше, и мне стало тяжело дышать. Толпа шевелилась в отчаяннее и сильнее, словно собиралась куда-то двинуться, но при этом оставалась на месте. Меня окружали безразличные спины, одетые в чёрные куртки и пальто.
Идеальный рецепт для очередной катастрофы, которая засветится в сводках новостей. Да-да, именно такие мысли крутились в моём воспалённом сознании, когда в моих ушах начал нарастать совершенно нечеловеческий, тошнотворный звук.
Писк. Или сирена. Или рёв. Разницы, в сущности, никакой нет.
К нам двигался - _движется_ - поезд, чёрный и безумный, сверкающий своими огромными золотыми глазами. Движется на всей скорости. В толпе поднимается шторм, бормотание, я уже не стою на ногах, меня держат плечи стоящих рядом людей.
И вдруг момент обрывается. Обрывается одним единственным звуком, заглушающий вопль поезда.
Звонкий, человеческий крик. И я даже не вижу это краем глаза, я это, блять, вижу, чувствую затылком - неподалёку от меня кто-то упал прямо перед идущим поездом. Бросился на рельсы. Фантом прыгающей фигуры. И никто не видел. Глухой стук.
Поезд - совершенно пустой поезд - остановился, и раскрыл свои двери перед нами, огромной безликой толпой. Я не зашёл, нет, меня занесло потоком людей в него, словно неведомая сила держала меня за руки и за ноги, и бережно усадила на лавку, вдавив меня в неё. Стук сердца стал для меня невыносимым, одышка потихоньку начала стягивать лёгкие в маленький немощный комок. Как только я понял, что начинаю терять сознание, прямо над ухом раздался звонкий, чистый голос.
- Привет.
Внезапно всё стало на свои места. Мы ехали в полупустом вагоне. Девушки напротив заливисто смеялись, грузный мужчина внушительного вида читал газету, а пожилая женщина безумно вращала глазами, словно у неё чесались глазницы.
Конечно же, ко мне обратился Уоррен, севший рядом со мной.Я облегчённо выдохнул и ответил незамедлительно на вежливость:
- О, привет! Не заметил тебя.
- Я просто тебя узнал, вот, эээ, решил подсесть, ты не против? - сбивчиво пробормотал Уоррен.
- Э… нет. Нет, конечно же, - начал улыбаться я в ответ, судорожно подбирая тему для разговора, и зна неимением ничего лучшего, выдал стандартное: - Как твои дела?
Тот улыбнулся мне как-то невероятно грустно и неожиданно по-дружески:
- А разве сам не видишь, Грегор?
- Не понял?
- Вот именно. Не понял. Я… я ещё не понял, что произошло. Поэтому и говорю с тобой.
И именно в этот момент я понял. Я не могу смотреть на него прямо. Сколько я не присматриваюсь и не поворачиваю в голову в сторону бедняги Уоррена, я смотрю на него словно боковым зрением, словно не могу на нём сконцентрировать своё внимание. Свет в вагоне стал непрерывно мерцать бледным, мёртвый светом.
- Если интересно… - он доверительно положил мне свою руку на плечо, и _боже_, в моё сознание змеёй проник первозданный, отупляющий ужас, - Я не сам. Меня столкнули. Случайно. Бывает. Минус один, плюс один, да?
Я молчал. Молчал, словно любой изданный мной звук мог расколоть всё моё существо.
- Знаешь… а ведь это… _никак_. Я просто сейчас понимаю, что я… нёс в себе что-то очень важное. Думал, что мир меня будет хранить, как сосуд единственной и неповторимой истины. А теперь я превращусь не в человека, а в трагедию. Абзац в газете. И знаешь, что самое странное? - к тому моменту я не был уверен, что слышал его голос. Я читал его слова на стенах поезда, на карте подземки, на рекламе, в глазах других людей, - Самое странное, что теперь я двухмерный. Персонаж. Идеальная форма для того, чтобы меня наконец поняли люди. Не надо пытаться рассказать им, что за мир у меня внутри. Что дальше?
Он положил мне свою туманную голову на плечо, и я улетел куда-то в пугающую, спокойную белизну.
Когда я очнулся в белой комнате больничной палаты, для меня мир приобрёл новый, четвертый координат. Координат смертности. Я видел его везде. В окнах, в полу, в углах, в монотонном свете электрических лампочек висящих на голых проводах, в руках других людей, в еде, и, чёрт подери, в себе. Я видел, что во мне свернулось нечто маленькое, холодное и осязаемое, где-то в районе желудка, которое всегда может быть запущено и включено моим мозгом.
Когда я открываю горящие от слёз глаза, врача уже больше нет. Но есть другой человек, сидящей на краю моей кровати.
Красный плащ, огромная, угловатая спина, запах пороха и безумия. Он поворачивается ко мне, и я на секунду думаю, что и на него я не смогу смотреть прямо. Но нет.
- Мальчик мой! Если ты действительно думаешь, что можешь отмазаться пост-травматическим синдромом, ты сильно ошибаешься. Вас, засранцев, случайно приобщившихся к тайне, не так уж и много, и все вы почему-то уверены, что такое безобидное зрелище, как чья-то оторвавшаяся душа - повод для того, чтобы сломать свою жизнь. А что дальше? А вот что дальше. Ты теперь видишь всё, что нужно видеть. И ты идёшь со мной, por favor, старая карга Мик, о, es bella Santa Muerte, без таких как мы с тобой, никак не справляется со своей работой.
-
-
19.02.2011 в 15:56Звучит как начало чего-то очень крутого и многообещающего))) Это и есть втоя вселенная?
БЗВ, я в восторге о того как четко и ясно ты описываешь все то, на что у меня обычно вырабатывается мысленная диарея из понятий и образов, которая не может вложиться в сколько-нибудь подходящие слова.
Потрясающе).
-
-
20.02.2011 в 00:19-
-
20.02.2011 в 00:38На самом деле это вдохновляет). Вообще, что мои друзья пишут и выкладывают - я тоже пишу теперь, по чуть-чуть. Думаю, что пишу уже немного лучше))).